Константин Арбенин

«Отвернись, я буду превращаться…»

Сказка

Всю ночь не гасли в доме два окна на втором этаже. Всю ночь за шторами мелькали два силуэта, и звучала музыка, настолько тихая, что слышали её только дворовые кошки да человек, который стоял в переулке и внимательно смотрел в эти освещённые окна. Никем не замечаемый, человек топтался под деревом, и снег поскрипывал у него под ногами. Человека звали Топтыга.
Разные бывают профессии, бывают совсем неожиданные и странные. Топтыгина работа заключалась в том, чтобы наблюдать и запоминать. Он был тайный агент. Конечно, это не самое лучшее занятие на свете, но что поделаешь – пока не всё ещё сделалось явным, пока люди не могут обойтись без тайн, кто-то должен быть их агентом.
Одна из таких страшных тайн окутывала квартиру, за окнами которой наблюдал Топтыга. Всё в ней выглядело подозрительно, особенно со стороны, из-под дерева. Днём никто в квартире не подавал признаков жизни, а вечером загорался свет и появлялись те двое – женщина и мужчина. Топтыга хорошо изучил повадки их теней, знал их привычки, схемы перемещений, мизансцены взаимодействия. Отчёты о наблюдении он не писал, а зарисовывал в виде последовательной раскадровки. Готовый комикс клал в конверт и утром кидал в специальный почтовый ящик, замаскированный под светофор. И только после этого шёл домой – чтобы выспаться и с наступлением сумерек снова прийти к своему дереву.
Этот стройный молодой тополь он давно считал своим. Дерево не раз выручало его – прятало от посторонних глаз, укрывало от ветра и дождя, подставляло спину. Кроме него у Топтыги никого на свете не было. Работодатели не в счёт – их он никогда и не видел...
Однажды, в самом конце зимы, когда под ногами перестаёт поскрипывать и начинает хлюпать, Топтыга стоял под тополем и рисовал очередное донесение. Свет из окошка падал на лист, и Топтыге вдруг показалось, что кто-то заглядывает к нему через плечо. Топтыга покрутил головой, но никого кроме тополя не увидел. Он продолжил рисовать, как вдруг прямо над ухом раздался тихий женский голос.
– Ты неплохо рисуешь, – сказало дерево.
Топтыга не сильно удивился. Во-первых, ему по роду занятий полагалось хранить хладнокровие в любой ситуации, а во-вторых, он давно относился к тополю как к одушевлённому существу. Неожиданным было только то, что, судя по голосу, это был не тополь, а тополиха.
– С чего это ты  умеешь разговаривать… по-человечески? – спросил Топтыга, не придумав другой темы для вопроса.
– У меня хороший учитель, – ответило дерево. – Одиночество кого угодно научит разговаривать. На каком угодно языке.
– Одиночество? – оживился Топтыга. – Я знаком с твоим учителем.
– Вот как? – прошелестело дерево. – Значит, у нас есть общие знакомые.
Топтыга хотел поговорить ещё, но одёрнул себя. Он понял, что нарушил инструкцию: тайному агенту нельзя о себе рассказывать, даже деревьям. Он замолчал, делая вид, что очень занят рисованием, а потом быстро упаковал готовый отчёт в конверт и поспешно удалился, не дождавшись рассвета. Несколько утр он не спал, несколько вечеров проверял, нет ли за ним слежки, и несколько ночей рисовал отчёты с преувеличенным усердием. С тополем он не только больше не заговаривал, но и всячески исхитрялся не смотреть в его сторону, становился к нему спиной. Но всё было гладко – его прокол работодатели, похоже, не заметили. Наконец Топтыга немного успокоился, и ему страшно захотелось ещё раз услышать голос Тополька – так он в мыслях стал называть своё дерево. Но Тополёк, видимо, обиделась на долгое его молчание и первой больше не заговаривала.
Тем временем день стал длиннее, и что-то сладкое забродило в воздухе – вероятно, авитаминоз. Топтыга запасся всяческими таблетками и каплями, но весна выдалась такая дерзкая, что лекарства не помогали. Топтыга заболел прямо на рабочем месте. Целую ночь его лихорадило, и к утру едва хватило сил на зарисовку отчёта. В полузабытьи он донёс его до светофорного ящика, но, свершив ритуал, почему-то отправился не домой, а обратно к дереву. Прислонившись к нему спиной, он почувствовал покой и потерял сознание.
Очнувшись, тайный агент обнаружил себя в непривычном положении – он будто бы висел в воздухе. Был вечер, звёзды сверкали между ветвей – небо внимательно наблюдало за Топтыгой, разглядывало его сквозь тополиную крону. Окончательно придя в себя, Топтыга понял, что лежит в некоем подобие гнезда или, лучше сказать, в гамаке, свитом из ветвей. Дерево позаботилось о нём, приютило. Какое-то подобие вины задрожало внутри Топтыги.
– Ты прости меня, – стал он оправдываться. – Я ведь… Я ведь давно ни с кем не разговаривал. Для меня говорить по-человечески – так же трудно, как и для тебя. У меня работа такая, тайная. Меня ведь вообще как бы нет.
Тополёк ничего не ответила, а только расцепила ветви и опустила Топтыгу на землю.
Едва встав на ноги, он сразу, будто и не было болезни, сфокусировал взгляд на светящихся окнах. Но что-то тревожило его и смущало, в поисках причины он принялся ощупывать себя и понял, что вся его одежда в смоле от лопнувших почек.  Но тревожило Топтыгу не это, а то, что он впервые за всю свою тайную жизнь почувствовал себя одиноким и обделённым. Раньше, зимой, Топтыга не задумывался о тех, за шторами. Он воспринимал их лишь как задание и никаких человеческих эмоций по отношению к ним не испытывал. Теперь они бередили и расшатывали его спокойствие. Они жили так, будто не было вокруг никакой страшной тайны и не велось наблюдения. Обнимались, целовались, ужинали, пили вино, читали, спорили, спали… Может, они действительно ничего не знали? Топтыга недоумевал: если они знают о тайне, то как могут вести себя столь беспечно, а если не знают, тогда… Тогда ещё страшнее – как можно вот так преспокойно жить, не подозревая даже, что на свете есть нечто страшное, о чём ты и не догадываешься! Не умея свести концы с концами в своих мысленных построениях, Топтыга в ужасе прижимался к стволу и закрывал глаза рукой, чтобы не смотреть в освещённые преступной беспечностью окна. Кажется, он начинал понимать, какие опасные люди живут в той квартире и в чём их можно заподозрить…
Он стал следить за ними более тщательно, практиковал неморгание, перестал уходить на ночёвку и круглые сутки проводил под деревом, пытаясь вычислить, куда хозяева квартиры деваются днём. Но днём из дома выходило так много людей, а солнце стояло так высоко, что все выходившие не отбрасывали теней. А без теней Топтыга опознать своих наблюдаемых не мог.
Когда наступило лето, ночи сделались белыми. Это требовало от тайного агента особого мастерства в маскировке. Топтыга обклеивал себя листочками, привязывал к рукам ветки и всячески изображал из себя ещё один тополь. Ему даже нравилось быть деревом. Как-то раз он оглянулся по сторонам и обратил внимание, что все деревья в переулке стоят парами, и только у его Тополька пары нет. Впрочем, как это нет? А он?
Душной июльской ночью в доме распахнули окно, и музыка зазвучала чуть громче обычного. У Топтыги закружилась голова от этих звуков – этот вальс он знал ещё с детства! Он растопырил руки и обернулся вокруг себя, пытаясь то ли уловить равновесие, то ли что-то поймать, но налетел на своё дерево, схватился за ствол и повис на нём, ободрав щёку об кору.
– Ты хочешь пригласить меня? – спросила Тополёк.
– Нет, нет, – замотал головой Топтыга.
– И правильно, – сказала Тополёк. – Это белый вальс, тополиный, поэтому я сама тебя приглашаю.
– Но я не умею танцевать с деревьями! – замотал Топтыга головой.
Дерево вздохнуло.
– Тогда отвернись, – сказало оно, – я буду превращаться.
Топтыга нехотя отвернулся. Не прошло и минуты, как кто-то закрыл ему глаза руками. Руки были человеческие, девечьи, хотя и пахли листьями и смолой. Топтыга обернулся и обомлел, предписанное инструкцией хладнокровие изменило ему. Перед ним стояла стройная женщина в чёрно-зелёном платье, и тополиный пух медленно кружился вокруг её головы, создавая подобия то ли венка, то ли летней шляпки. Всю жизнь имея дело с тайнами, Топтыга впервые видел тайну своими глазами, прямо здесь и сейчас.
– Ты путаешь тайну и таинство, – сказала женщина, прочитав его мысли.
И она повела. Тополёк и Топтыга долго вальсировали прямо посреди переулка, своим кружением поднимая в воздух облака тополиного пуха. А потом, немного устав, стали неспешно прогуливаться вдоль других деревьев и разговаривали друг с другом уже не такими короткими фразами, как прежде.
– Каким образом всё это происходит? – спрашивал Топтыга. – Ты, вроде, дерево, а мы с тобой танцуем и даже бродим по переулку…
– Такое случается на свете, – отвечала Тополёк. – Вино тоже стоит и бродит одновременно. Очевидно, внутри меня что-то забродило…
– Что? – спросил Топтыга.
– Тс-с! – Тополёк прижала к губам палец. – А вот это – тайна. Наша с тобой тайна!
Утром, очнувшись от наваждения, Топтыга вспомнил, что не нарисовал отчёт и, следовательно, ему нечего отправить работодателям! Он даже не знал, что рисовать – этой до прозрачности белой ночью он начисто позабыл про свои обязанности! Тогда тайный  агент напихал в конверт сочных тополиных листьев и отослал их вместо донесения. Что такое на него нашло, и почему он так сделал, Топтыга сам не понимал. И днём ему стало не по себе. В конце месяца, когда тайный агент получал жалование: деньги на его кредитную карточку пришли полностью, без вычетов, и никаких нареканий со стороны работодателям он не получил, все его тайные каналы работали прекрасно. Это насторожило Топтыгу, и он наверняка бы перепугался до болезни, если бы все его мысли не были заняты другим – теперь он постоянно думал о Топольке.
Осень выдалась скорая и шумная, как поезд. Топтыга совсем забросил работу. Тополёк каждую ночь превращалась в человека, они танцевали под музыку, что раздавалась из окна, или прогуливались под ручку, а утром Топтыга быстренько рисовал какую-то нелепую отсебятину и опускал в ящик. Счастливое безумие охватило тайного агента, но он боялся назвать его по имени и продолжал считать, что это авитаминоз – теперь уже осенний.
И вот, когда осень совсем почернела, но ещё не стала зимой, произошло неожиданное: вечер наступил, а музыка не зазвучала и свет в окне не загорелся. Не загорелся он и ночью. Тополёк не разговаривала и не превращалась, её голые ветви оставались неподвижны. Топтыга давно заметил, что дерево оживало только тогда, когда на него падал свет из таинственного окна, а теперь убедился в своей догадке: в темноте рядом с ним стояло всего лишь холодное дерево, а не близкое существо. Для Топтыги это была мучительная ночь. Он искал тепла, а находил только холод, просил слов, но получал в ответ молчание, хотел света, но видел только сгустки темноты. Рассвет не принёс облегчения – он поднялся над горизонтом выхолощенный, как заголовок передовицы, и никакой жизненной силы в нём не было. Топтыга взял чистый лист и полностью зачирикал его фломастером – так, что не осталось ни одного просвета. На следующую ночь всё повторилось. И на следующую тоже.
Что случилось с обитателями квартиры, Топтыга не знал. Никаких распоряжений ему не передавали. Но его волновала вовсе не опустевшая квартира, а замолчавший Тополёк. Топтыга зачирикивал донесения всё небрежнее, всё больше просветов оставалось между штрихами. Наконец, ему надоело и это. Обняв онемевшего друга, Топтыга простоял весь день на виду у прохожих, но так ничего и не сумел изменить – и на него самого никто не обратил внимания, и отогреть Тополёк не удалось. 
Вечером внутри Топтыги что-то надломилось. Он решился сойти со своего утверждённого правилами места и сделать что-нибудь не предписанное должностной инструкцией. Обстоятельства вынуждали его к действию. Вспомнив кое-что из того, чему его учили на курсах тайных агентов, Топтыга в темноте забрался по водосточной трубе на второй этаж, приоткрыл перочинным ножом форточку и очутился в той самой квартире. Он не стал там задерживаться, только лишь включил свет – и сразу спустился назад, к Топольку.
Едва свет коснулся их обоих, Топтыга почувствовал, как голые ветви начинают оживать, и  кора становится будто теплее. Мало того, ему показалось, будто сам он тоже оживает и наполняется смыслом. Тайна уходила из него, открывалась, и он сам будто открывал себя в этой тайне. Наконец он услышал долгожданный голос.
– Если ты будешь делать так каждую ночь, – сказала Тополёк, – то тебя поймают и заберут. Тогда мы точно никогда больше не увидимся.
– Как же быть? – спросил Топтыга, глупея от счастья. – Может, не гасить свет – пусть горит себе и горит.
– Наша жизнь не должна зависеть от лампочки, – ответила Тополёк. – Лучше пусти корни. Покройся корой.
– Но я же всё-таки человек, а не дерево.
– Ты уверен? Всю жизнь стоишь здесь как вкопанный…
Топтыга задумался: а действительно, человек ли он? Что заставляет его считать себя человеком? Задание? Жалование? Работодатели?
– Но я ведь на работе! – взмолился Топтыга.
– Тайные агенты иногда исчезают. Исчезновение – это часть их судьбы.
– Значит, ты предлагаешь мне исчезнуть? – догадался Топтыга.
– Исчезнуть в одном, чтобы появиться в другом, – подтвердила Тополёк. – Я предлагаю тебе достичь совершенства – стать самым тайным из всех тайных агентов.
«Впрочем, какой я тайный агент, – вдруг подумал Топтыга. – Это ведь только я сам так себя называю. Мои работодатели называют меня совсем по-другому…»
– Но я не умею превращаться, меня этому не учили, – сказал он вслух.
– Это не сложно, – сказала Тополёк. – Надо просто довериться природе. Природа – великий волшебник, она лучше всех умеет превращать одно в другое. Вспомни, как времена года перетекают друг в друга, посмотри на эту зиму, которая ещё вчера была осенью…
Топтыга вздохнул, предчувствуя неотвратимость всего дальнейшего.
– Тогда отвернись, – сказал он, – я буду превращаться.
Он положил в конверт совершенно чистый лист, заклеил, потом разорвал на мелкие кусочки и пустил их по ветру. Ветер подхватил белые обрывки, пронёс их по переулку туда и обратно, а потом с размаху запустил прямо в Топтыгу. Тот растопырил руки, да так и замер, весь облепленный белыми листочками. Некоторое время он стоял неподвижно, потом стал шелестеть, белые обрывки позеленели, затем пожелтели, покрылись багрянцем и один за другим стали падать на землю. Небо над переулком просветлело, и пошёл первый снег.
Он их и обвенчал.
…Утром на месте одного стояли целых два тополя. Деревья росли так близко, что ветви их скрещивались и тянулись к небу, будто руки, пытающиеся поймать первые солнечные лучи. Впрочем, люди не заметили появление нового дерева, они мало внимания обращают на деревья. А дворовые кошки заметили, но никому не сказали – они чуяли, что тут дело пахнет настоящей тайной. А может, даже не тайной, а таинством.
К вечеру в окне напротив загорелся свет.
Двое людей, женщина и мужчина, отодвинув шторы, смотрели во двор. Они только что въехали в эту квартиру, и всё вокруг им было в новинку.
– Смотри, какие странные деревья, – сказала женщина. – Они будто обнялись.
– Мне кажется, они танцуют, – сказал мужчина. 
– Или прогуливаются, держа друг друга под ручку, – сказала женщина.
– Они похожи на нас, – сказал мужчина.
– Может, это мы и есть? – улыбнулась женщина, и в улыбке её промелькнуло что-то таинственное.
Мужчина пожал плечами – с некоторых пор он не любил тайны.
– Ну, если деревья танцуют, – сказал он, – то почему бы и нам…
Он закрыл шторы, сделал музыку погромче и пригласил свою даму на танец. Комнатушка была маленькая, а тут ещё коробки, чемоданы, – казалось, что танцевать негде. Но, как ни странно, им вполне хватило небольшого пятачка возле окна. Музыка звучала негромко, чуть громче, чем падал за окном снег, а женщина и мужчина танцевали так неторопливо, так беспечно, так самозабвенно, будто не только всё пространство, но и само время было в полном их распоряжении. Они танцевали так, будто все на свете тайны давно им известны и ничего страшного в них нет.

Санкт-Петербург 2015.